Мартин МакДонах - Тоскливый Запад [=Сиротливый Запад]

Коулмэн: Его дом и его землю, и его столы и его кресла и его сбережения чтобы транжирить их по мелочам на дерьмовые плиты, чтобы мучить ими меня, мерзавец…

Уэлш: Нет, теперь…нет…

Вэлин: Прощайся с белым светом, сволочь!

Коулмэн: И дерьмовыми Тейтосами, наихудшими чипсами в мире…

ВЭЛИН взводит курки ружья, приставленного к голове КОУЛМЭНА.

Уэлш: Нет, Вэлин, нет!

Вэлин: Я сказал, попрощайся с белым светом, сволочь

Коулмэн: Прощай белый свет, а ты мерзавец.

ВЭЛИН нажимает курок. Происходит пустой щелчок. Он снова нажимает на курок. Опять щелчок. Третий раз, и опять щелчок. КОУЛМЭН достает из кармана два ружейных патрона.

Коулмэн: Ты думаешь, я сумасшедший идиот, а? (Обращаясь к УЭЛШУ) Ты видел это, батюшка? Мой собственный брат стреляет мне в голову.

Вэлин: Отдай мне эти долбаные патроны.

Коулмэн: Нет.

Вэлин: Дай мне патроны, я сказал.

Коулмэн: Я не дам.

Вэлин: Дай мне их, чёрт…

ВЭЛИН пытается вырвать патроны из сжатого кулака КОУЛМЭНА, КОУЛМЭН при этом смеётся. ВЭЛИН хватает КОУЛМЭНА за шею, и они падают на пол, сцепившись в драке, катаются вокруг. УЭЛШ пристально смотрит на них, онемевший, в ужасе. Его взгляд останавливается на кастрюлю с дымящейся пластмассы рядом с ним и, почти безучастно [беспомощно], по мере того как драка продолжается, сжимает свои кулаки и медленно погружает их в жгущую жидкость. УЭЛШУ удаётся сдержать свой крик на десть или пятнадцать секунд, затем, всё ещё держа свои кулаки погружёнными, он издаёт ужасающий вопль на высокой ноте, который длится около десяти секунд, во время которых ВЭЛИН и КОУЛМЭН прекращают драку, встают и пытаются помочь ему…

Вэлин: Отец Уолш, так…

Коулмэн: Отец Уолш, Отец Уолш…

УЭЛШ достаёт свои кулаки из кастрюли, ярко красные, снова сдерживает свои крики, осматривает шокированных ВЭЛИНА и КОУЛМЭНА с отчаяньем и мукой, опрокидывает кастрюлю со стола и быстро выходит через входную дверь, его кулаки прижаты к груди в боли.

Уэлш (кричит, выходя): Моё имя Уэлш!!!

ВЭЛИН и КОУЛМЭН пристально смотрят ему в след секунду или две.

Коулмэн: Нет сомнений, он совершенно сумасшедший.

Вэлин: Совершенно сумасшедший.

Коулмэн: Он размазня. (Указывая на кастрюлю) Уж не ждёт ли он, чтобы мы убрали этот бардак после него?

ВЭЛИН высовывает свою голову из входной двери и кричит наружу.

Вэлин: Уж не ждёшь ли ты, что мы будем убирать этот бардак за тобой?

Коулмэн (пауза): Что он сказал?

Вэлин: Он уже ушёл.

Коулмэн: Он квашня и больше ничего. (Пауза) А, это же твой долбаный пол. Ты и прибирай.

Вэлин: Ты что?!

Коулмэн: Видишь мои классные патроны, Вэлин?

КОУЛМЭН трясёт свои два патрона перед лицом ВЭЛИНА, затем выходит из комнаты.

Вэлин: Ты, чёрт тебя…!

Дверь КОУЛМЭНА со стуком захлопывается. ВЭЛИН морщится, медлит, тупо чешет свою промежность и нюхает свои пальцы. Пауза.

Свет гаснет.

Антракт

Простая скамейка на пристани у озера вечером, на которой УЭЛШ сидит с бутылкой пива, на его руках лёгкие повязки. ГЁЛИН подходит и садится рядом с ним.

Уэлш: Здравствуй, Гёлин.

Гёлин: Здравствуйте, Батюшка. Что вы тут делайте?

Уэлш: Так, просто сижу.

Гёлин: Да, конечно, конечно. (Пауза) Хорошую проповедь вы сказали сегодня на похоронах Тома, Батюшка,

Уэлш: Я тебя там не видел, не так ли?

Гёлин: Я стояла в задних рядах. (Пауза) Ваши слова почти довели меня до слёз.

Уэлш: Чтобы ты плакала? За все эти годы я никогда не слышал, чтобы ты плакала, Гёлин. Ни на похоронах, ни на свадьбах. Ты даже не плакала, когда Голландия выбила нас из Кубка Мира, чёрт бы его побрал.

Гёлин: Время от времени я плачу, когда я одна, по разным причинам…

Уэлш: Этот долбаный пакистанец Боннэр. Он не смог бы поймать мяч, даже если бы его пнула корова.

УЭЛШ потягивает пиво из своей бутылки.

Гёлин: Я бы сказала, это уже не первая бутылка сегодня, Батюшка?

Уэлш: Не иронизируй надо мной. Это достаточно делают все остальные.

Гёлин: Я не иронизировала над Вами.

Уэлш: Не надо хотя бы сегодня.

Гёлин: Я совсем не иронизировала над Вами. Я иногда дразню Вас только то и всего.

Уэлш: Иногда? «Постоянно» — более точное слово — как и все кругом здесь.

Гёлин: Я только иногда дразню Вас и только чтобы скрыть сумасшедшую страсть к Вам, которая испепеляет меня изнутри…

УЭЛШ бросает на неё грязный взгляд. Она улыбается

Гёлин: Нет, я только шучу сейчас, Батюшка.

Уэлш: Ну теперь ты видишь?!

Гёлин: Ах, шутят над Вами, да, Батюшка? Это только потому, что Вы так выделываетесь и заноситесь, Вы такая лёгкая мишень для шуток.

Уэлш: Я не очень выделываюсь и заношусь

Гёлин: Хорошо, Вы не очень выделываетесь.

Уэлш (пауза): Я действительно выделываюсь и заношусь?

Гёлин: Нет-нет. Во всяком случае, не больше чем другие священники.

Уэлш: Может, я тоже задираю нос тогда. Может в этом причина, почему я не ко двору в этом городе. Хотя я бы убил половину моих долбаных родственников, чтобы быть принятым в этом городе. Господи. Я думал, что Линэн милое местечко, когда я приехал сюда, но я ошибся. Оказалось что это столица Европы по убийствам. Ты знала, что Коулмэн убил своего отца умышленно?

Гёлин (опускает голову, в замешательстве): Да, я слышала слухи об этом где-то…

Уэлш: Слухи, будь они не ладны? И ты даже глазом не моргнула и не сообщила в полицию?

Гёлин: Я не стукачка, чёрт возьми, да и отец Коулмэна всегда был сварливой вонючей скотиной. Как-то раз он пнул моего кота Имонна.

Уэлш: И что же, он заслуживает смерти за то, что пнул кота?

Гёлин (пожимает плечами): Это зависит от того, что за человек и что за кот. Но в Ирландии кошек пинали бы гораздо меньше, скажу я Вам, если бы пинающий точно знал, что после этого ему прострелят голову.

Уэлш: Похоже, что у тебя совсем нет понятия о нравственности, Гёлин.

Гёлин: Моя нравственность на должной высоте, только я не скулю об этом постоянно как некоторые.

Уэлш (пауза): Вэл и Коулмэн когда-нибудь убьют друг друга, если никто не сделает что-нибудь чтобы остановить их. В любом случае это буду не я, кто остановит их. Это будет кто-нибудь кому эта работа по плечу.

Он достаёт письмо и передаёт его ГЁЛИН.

Я вот написал им небольшое письмо, Гёлин. Не передашь ли ты его, когда увидишь их в следующий раз?

Гёлин: Разве Вы не увидите их скоро сами?

Уэлш: Нет. Я уезжаю из Линэна вечером.

Гёлин: Уезжайте куда?

Уэлш: Куда угодно. Куда бы они не послали меня. Куда угодно — только не здесь.

Гёлин: Но почему, Батюшка?

Уэлш: По многим различным причинам, но три убийства и одно самоубийство среди моих прихожан сыграли свою роль.

Гёлин: Но ни в одном из этих случаев не было Вашей вины, Отец.

Уэлш: Неужели?

Гёлин: И разве Вы не должны тренировать завтра утром детскую команду для полуфинала?

Уэлш: Эти сучки никогда не слушали моих советов раньше. И я не вижу причин, почему они должны начать слушаться сейчас. Никто никогда не слушает моих советов. Никто вообще меня никогда не слушает.

Гёлин: Я слушаю Вас.

Уэлш (с сарказмом): Это огромное утешение.

ГЁЛИН склоняет голову, обижена.

Уэлш: И ты тоже не слушаешь меня. Сколько раз я говорил тебе не продавать по городу самогон твоего отца, а что толку?

Гёлин: Я перестану торговать, как только скоплю немного денег, Батюшка.

Уэлш: Немного денег для чего? Чтобы таскаться по клубам в Караре, где пьяные подростки будут лапать тебя.